Не оставляй ведьму в живых. Цикл романов «Легенды Фонарщика Лун» - Сергей Софрин

– Хотите чтобы я еще раз осмотрел развалины шато?

– Нет. Они давно для нас пусты. Займитесь лучше кладбищем. Сначала измените надписи еще на двух надгробиях, а затем можете спокойно на заработанные тяжким трудом деньги мостить деревенскую дорогу, проводить в дома водопровод, ремонтировать старинную церковь. Мы еще вам денег добавим, поможем благому порыву вчерашнего грешника.

Соньер не поверил своим ушам. Чтобы убедиться, что он понял все правильно, священник уточнил:

– Если я перестану получать деньги от тайных попечителей церкви Святого Сульпиция и от Эммы Кальве, то орден снимет с меня все подозрения, прекратит считать для себя опасным?

Визави аббата резко остановился и, не поворачивая к собеседнику головы, назидательно произнес:

– Соньер, вы меня порой поражаете. Неужто вам хоть на мгновение показалось, что орден видит для себя угрозу в приходском священнике из захудалой деревушки или в его покровителях из Парижа? Ваши мелочные ереси и гнусная торговля мессами не нанесут большего ущерба церкви, чем Лютеранская мерзость или извращенные представления Коперника о Земле, Солнце и звездах. А Лангедок всегда был пакостным местечком, приютом для богохульников и содомитов, логовом магов и ведьм. Даже инквизиция не сумела выжечь эту заразу. Видимо, здешние поля и холмы навеки прокляты Всевышним и отданы на откуп демонам, чтобы являть собой пример земли падшего народа, добровольно присягнувшего дьяволу и пресмыкающегося теперь во прахе у ног его. На досуге хорошенько поразмыслите над моими словами, аббат, ибо я с вами сейчас немедленно расстаюсь. И не заставляйте меня возвращаться – наша следующая встреча может стать для вас роковой!

Посланник ордена, не сказав более пресвитеру на прощание ни слова, развернулся и широко зашагал по мокрой траве прочь от столь ненавистного ему места, на ходу жарко шепча отгоняющие всякую злобную нечисть святые молитвы. Темные тучи над головой Соньера рассеялись, солнце с новой силой засияло в просветах древесной листвы, запах базилика сделался еще аппетитнее и неотвратимо повлек жизнелюбивого аббата по направлению к вилле Вифания, пресвитерии и завтраку, который уже наверняка приготовила его милая, славная Мари – неискушенная пастушка печальная…

Пуговицы и дольмены

Май в Туапсинском районе Краснодарского края считают полноценным курортным месяцем только сладкоречивые менеджеры туристических агентств, убегающие от бацилл городские ипохондрики или пережившие темный ледовый дрейф полярники. В эту пору тут не найти настоящих кавказских шашлыков, пахнущих йодом теплых утренних бризов, цветущих розовыми метелками акаций, час назад вызревших фруктов и молодого виноградного вина, ударяющего в нос колючими пузырьками пьяняще-бодрящей радости. Тогда столовые всех пансионатов практикуют диетические столы, вечерние кафе не включают громкую музыку, а южные романы не отличаются безумством эмоций, напоминая подарки от супермаркета, которые в хозяйстве не нужны, но доставляют некоторое удовольствие. В мае субтропический уголок мимолетного счастья не блистает бикини, не отплясывает джигу, не ест жирного и не делает ничего такого, о чем люди потом долго рассказывают анекдоты – он лениво потягивается, зевает и предвкушает грядущее настоящее открытие сезона…

Марат уже две недели мая жил рядом с побережьем, лазал по окрестным покатым склонам, трепал на каменных осыпях горные ботинки, преодолевал вброд холодные ручьи, продирался сквозь заросли ежевики и море обозревал лишь с перевалов. Его коллекция пуговиц времен русско-турецкой войны, ржавых кованых гвоздей, латунных гильз и зарисовок развалин росла, познания в археологии ширились, а настроение неудержимо падало. Смириться с отсутствием купания – пусть даже в прохладном море – было невозможно. И с отсутствием досуга тоже. Он прихватил с собой из Москвы пару свежих книг, надеясь предаться чтению в тени салатово-зеленых платанов, вдыхая ароматы туапсинских чайных роз и сожалея об отсутствии рядом Марины, но просчитался.

Мрачноватый учитель Марата элегическим платановым аллеям, ярким розариям и близлежащему гигантскому резервуару соленой воды особого значения не придавал. Он был педантом до мозга костей и ранее намеченного плана занятий придерживался неукоснительно. Осмотры дольменов, исследования развалин и поиски перспективных мест для раскопок следовали один за другим – как буквы в длинном заковыристом термине из толстого философского словаря. Однажды начавшийся процесс продвигался вперед безостановочно, не замедляя темпа и никуда не сворачивая по пути. Им зазря сняли номера в приличном пансионате, – при такой загруженности они могли бы ночевать в палатке или в деревянном сарае у частника.

Шуток преподаватель не понимал в принципе, малейшую инициативу ученика отождествлял с вызовом, попытку уточнить задание определял как издевку, а желание выспаться причислял к проявлению ренегатства. В «Эвересте» Станислава Георгиевича Ушакова за глаза звали «Бароном», подразумевая склонность этого оригинального субъекта – способного все муравейники в лесу выставить по линейке – к моральному доминированию над окружающими. Среди сотрудников института гулял сочиненный каким-то остряком анекдот, будто однажды Барон в одиночку пересек на яхте Бермудский треугольник и нашел там фотонную фритюрницу пришельцев – виновницу всех тамошних аномалий. Его напарник от ежеминутного общения с нудным неуступчивым планировщиком еще в самом начале плавания лишился рассудка и бросился за борт в саргассы1.

Вообще-то, внешне Станислав Георгиевич славе грозного повелителя подневольных холопов никак не соответствовал. Он годился, скорее, на роль рыцаря печального образа с трогательным тазиком для бритья на голове, чем на место беспощадного лорда с вечно опущенным забралом, зазубренным мечом и мясной фамилией. Его высокая поджарая фигура не внушала ужас запоздалым прохожим и не вселяла трепет в мечтательные женские сердца. Задумчивое лицо уличного музыканта с минорными зелеными глазами, узким розовеющим носом, мягкими губами и открытым покатым лбом не рисовало портрет неумолимого владыки. Всем своим видом он напоминал архивариуса с тихих пыльных задворок «Научно-исследовательского института народной фольклористики и медицины». Такое туманное официальное название носила сверхсекретная организация «Эверест» с поры своего создания до наших дней, никогда не менявшееся с течением времен и не подчинявшееся никаким зигзагам разных политических моментов.

Под стать названию была и административная структура института, который владел необыкновенно малым количеством собственных помещений, укомплектованных всем необходимым для ведения исследовательской деятельности. Его сотрудники под прикрытием размещались в иных научных организациях или культурных центрах, используя их потенциал в работе над проектами «Эвереста». К примеру, если детективу отдела по розыску артефактов «Скиф» был необходим совет специалиста в области живописи – он отправлялся в музей изобразительных искусств, для прояснения запутанных деталей криминального происшествия – тот шагал к светилу судмедэкспертизы, а если нуждался в справочной литературе – ехал в публичную библиотеку.

Последнее место импонировало Марату больше всего. Привычка библиотекарей к чтению наложила на них свой неповторимый отпечаток. Говорили они мало и не старались произвести на посетителя впечатление корифеев в области литературоведения, тем паче, что литература ему требовалась, по большей части, специфическая. А вот историки вечно блистали знанием хронологии исторических событий или посвящали Марата в теории собственного сочинения, в основном касавшиеся определения даты апокалипсиса. Конец света был у них в моде, как лечебное похудание у домохозяек, и так же их ни к чему конкретному не обязывал.

Лишь отделы конечной приемки документов отчетности и артефактов принадлежали собственно «Эвересту». Те стояли особняком, располагая внутри компактными офисами и самостоятельными, по последнему слову техники защищенными архивами. Вдобавок они охранялись секьюрити из институтской службы внутренней безопасности, не подчинявшейся никому извне, даже Федеральной Службе Безопасности страны. Тот отдел, к которому территориально прикреплялся Марат, ютился на захламленных задворках старого столичного микрорайона, имел вид большой трансформаторной будки и снаружи снабжался пространной вывеской: «Библиотека документации сельскохозяйственных мелиоративных установок».

Сегодня Барон неожиданно отменил плановую вылазку на берега реки Паук и сразу после завтрака привел Марата к зданию крытого бассейна, где в это время суток прохаживалось меньше всего народа. Единственным человеком, каждое утро регулярно выгуливавшим здесь маленькую серо-розовую собачку, была уборщица тетя Галя, отчего-то разрешавшая своей любимице с истеричным лаем набрасываться на ноги случайно завернувших к бассейну курортников. Возможно, она полагала, что без пальцев на ногах праздно болтаться по территории и повсеместно мусорить отдыхающие уже не смогут.